Михаил Ромашкевич

член Московского психоаналитического общества и Международной психоаналитической ассоциации, президент Общества психоаналитической психотерапии.

Благодаря прекрасному докладу Скотта Даулинга, мы увидели, как изменился психоанализ за 110 лет своего существования. Появление новых теорий открывает нам новые области познания психики человека и новые возможности клинической помощи нашим пациентам. Раньше в США преобладала школа эго-психологии, но сейчас мы видим такое разнообразие школ, как ни в какой другой стране.

Подобное развитие свойственно каждой живой растущей науке. Это вполне оправдывает ожидания, которые Фрейд возлагал на будущие открытия в психоанализе. Он хорошо понимал границы возможностей своего метода и никогда не претендовал на всезнание.

Психоанализ Фрейда - хороший метод познания психологии либидинозных влечений эдипова возраста, а также хороший способ лечения эдиповой патологии, под которой подразумевают неврозы переноса (истерические и навязчивые). Один из эффективных инструментов классического аналитика - интерпретация триадного конфликта, помогающая найти лучший компромисс между любовными влечениями и требованиями супер-эго и реальности.

Фрейд не доработал свою теорию влечений, хотя она была одной из главных в его учении. Он в большей степени описал феномены влечений, чем создал теорию о них. И до сих пор идут споры - писал ли Фрейд о влечениях или об аффектах. Теория аффектов, как и теория влечений, по сей день далека от завершения. Так же продолжаются дискуссии по поводу того, в каких местах разных своих работ Фрейд подразумевал "эго", а в каких - "селф" под одним и тем же словом.

В каждой новой психоаналитической теории есть область знания, уже известная из других теорий, но изложенная новым психоаналитическим языком. И другая область знания, которой не было в предыдущих теориях. Иногда сам язык новой теории несет в себе часть нового видения и нового знания об уже известном предмете. Сегодня грамотный аналитик должен изучать все, или хотя бы большинство наиболее важных теорий. Только тогда у него сформируется объемное, многогранное видение человеческих проблем.

Мы все ценим психоанализ и знаем его уникальное свойство - очаровывать людей. Не зря Фрейд сравнивал его с золотом! Это метафора не только ценности, но и специфического очарования, словно бы поклонение золотому тельцу. Так же очарован ребенок, открывающий для себя сексуальную сторону жизни. Главным для Фрейда было беспристрастное исследования психического конфликта. Но мы все знаем о неизбежности первичного разочарования в психоанализе.

Сейчас золото сохраняет свою ценность, но оно практически лишилось своей значимости денег, как символа товара. Говоря аналитическим языком, оно стало символической эквивалентностью, то есть самим товаром. В современной жизни более значимыми деньгами стали цифры на экранах компьютеров или бумажных чеках торговых бирж и банков, посредством которых совершается основная масса финансовых операций в мире по безналичному расчету. Но ценности как товара, эти виды денег (символы) не имеют: они уже не очаровывают, как золото, они дешевле даже той меди, с которой Фрейд сравнивал психотерапию. Таковы парадоксы развития человека и человечества.

Развитие психоанализа находится в общем русле развития человеческой цивилизации, которое напрямую связано с развитием символизма во всех областях жизни. Как деньги все больше освобождаются от своей "товарности", так и символы все больше освобождаются от "символической эквивалентности" - это одно из важнейших свойств развития как такового. Самые глубокие области психики, которые было невозможно символизировать в рамках фрейдовского классического психоанализа, сейчас все больше становятся доступными психоаналитическому пониманию. История развития цивилизации способствует более глубокому раскрытию человеком самого себя, своей сущности, давая тем самым все больше возможностей для творческого самовыражения. В этом содержится парадокс жизни: развиваясь, человек спускается в свои глубины, чтобы вынести их на поверхность, в реальность. А эти глубины соответствуют самым ранним стадиям развития психики - доэдиповым, младенческим. В результате многие пациенты, которых Фрейд характеризовал как примитивных, "с логикой борща и галушек", теперь оказываются аналитически курабельными.

Известно Фрейдовское высказывание, что "аналитик не должен чрезмерно хотеть вылечить пациента, а должен быть беспристрастным исследователем, а излечение возможно появится как побочный эффект психоанализа", было хорошим советом для преодоления сопротивления невротического пациента, зачастую больше желающего реализовать свою переносную любовь к аналитику, чем вскрыть и разрешить конфликт. Но сегодня мы относимся к этому по-другому, примерно так: "аналитик не должен хотеть вылечить пациента больше, чем хочет того сам пациент". Когда страдающие люди и тратят много сил, времени и денег на психоанализ, невозможно поверить, что они могут не хотеть вылечиться, а просто хотят лучше изучить себя. Нам понятно, что, несмотря на сопротивление, какая-то часть их стремится вылечиться. И наша задача - установить контакт с этой частью и помочь ей. Сегодня аналитическая курабельность пациентов определяется в основном возможностями здоровых частей психики или другими факторами, а не ограничивается неврозами переноса. Другой вопрос, что сегодняшние аналитики ищут контакт с этими здоровыми частями личности на гораздо более ранних, до-эдиповых, младенческих уровнях - а это гораздо сложнее.

Можно сказать, что классический психоанализ конфликта является и ядром клинической работы аналитика, и ядром психоаналитического тренинга. Без возможности пройти в личном тренинговом анализе через невроз переноса и прочувствовать свой эдипов комплекс не может получиться ни хорошего аналитика, ни хорошего терапевта. И Фрейд заложил это ядро в психоанализ. Но это совершенно не значит, что вся психика человека, и вся клиническая практика аналитика должна состоять из одного "ядра". При всей своей ценности, ядро - это только часть чего-то большего.

Ядро динамического бессознательного, связанного с вытеснением и конфликтом, окружено огромной сферой нединамического бессознательного, где господствуют расщепления и парадоксы. И эта сфера так мало изучена потому, что нам очень трудно увидеть мир глазами младенца, понять его, когда собственно "его" еще нет, а есть "нечто" непонятное. (Фильм "Солярис" и многие другие произведения искусства хорошо показывают неготовность человека встретиться с неподобными себе.)

Когда Жан Пиаже рассказал о своем изучении детей Альберту Эйнштейну, тот потрясенно воскликнул: "Да! Понимание атома - это 'детская игра' по сравнению с пониманием детской игры". Сложность понимания заключается в том, что Вейкко Тэхкэ описывает как феномен взрослообразности, или взросломорфизма мышления (adultomorphism). Взрослый человек вырос из мистического, архаического мировосприятия и не хочет туда возвращаться. Русские могут выучить английский, а англичане - русский. Но как современному цивилизованному человеку понять, а тем более выучить язык какого-нибудь примитивного африканского племени, состоящий, например, из 30 слов и тысячи гортанных звуков, большую часть которых ни его ухо не улавливает, ни его гортань не в состоянии воспроизвести?

Однако подобное становится возможным благодаря нахождению более рафинированных символов, не обремененных символической эквивалентностью. Возможно, поэтому некоторые аналитики даже считают, что неанализабельных пациентов нет вообще, что всем можно найти способ помочь.

Мы знаем о тех гениальных аналитиках, которым это удается. Например, открытие роли нарциссических видов переноса в психоанализе стало одним из таких "почти неуловимых и почти невоспроизводимых гортанных звуков примитивного языка психики". Одно время его даже называли не переносом, а переносоподобным состоянием. И теперь, в отличие от Фрейда, мы уже знаем, что у каждого человека, и больного, и здорового, есть нормальная часть нарциссического либидо, дающего энергию для творческой реализации в переходном пространстве объектных отношений.

Нарциссическое либидо является основой нарциссических видов переноса, столь необходимых для самых тяжелых пограничных и психотических пациентов, не способных к развитию объектных видов переноса. Эти виды переноса являются "лекарством", "кислородом", единственной связью с селф-объектом, без которого невозможна психическая жизнь. Они требуют от аналитика поддержки, а не интерпретации. В то время как (объектный) невроз переноса являет собой суть конфликтов, проблем и психопатологии пациента, аналитик должен его разрушить интерпретациями, чтобы помочь пациенту избавиться от связи с инцестуозным объектом, несущим психическую смерть. Нарциссический перенос требует применения более рафинированных символов. Символизм классических интерпретаций отягощен символической эквивалентностью, а именно: он соблазняет пациента на сексуализацию и конкуренцию. Это и разыгрывается в неврозе переноса, и является терапевтичным для разрешения невротического конфликта. Отзеркаливание и тому подобные техники имеют более тонкий символический механизм: они совершенно другим способом превращают нарциссическое либидо в объектное, преодолевая расщепления.

Только после этого пограничные или психотические пациенты будут способны сообщить аналитику нужный материал в классической технике свободных ассоциаций и смогут воспринимать интерпретации триадного конфликта. Знание многих невидимых областей нединамического бессознательного мы получаем от наблюдения за детьми - в отличие от знаний детства в классическом психоанализе, полученных из свободных ассоциаций взрослых. И мы стали намного больше видеть и понимать, что такое психическая травма в очень раннем, младенческом возрасте.

Думаю, здесь уместно сравнение нарциссического и объектного либидо с мертвой и живой водой из русских волшебных сказок. Мертвая вода (нарциссическое либидо) сращивает разрубленные куски тела сказочного героя (преодолевает расщепление), а живая вода (объектное либидо) оживляет героя и дает силы (для достижения эдиповой победы над конкурентом-врагом и соединения с объектом эдиповой любви).

Взросломорфизм Фрейда придавал вторичное значение объекту любви и объектным отношениям вообще по сравнению с либидинозным влечением: он знал только один вид объектных отношений - триадный, один тип объекта - целостный, и один тип любви - эдипову любовь. Это само собой разумелось - как мы не думаем о важности воздуха для нашей жизни, пока не появится угроза его лишения. Поэтому казалось глупым тратить время изучение объектных отношений. Новые теории дали нам познание нецелостности и незрелости самого субъекта (как "жителя другой психологической вселенной"), а так же познание более ранних его отношений с объектами любви (тоже из "другой психологической вселенной") - диадных, симбиотических, до-объектных; а так же понимание разных видов объектов - переходных, нецелостных, неличностных, функциональных, расщепленных, частичных, "как мать-обстановка", - мы поняли важность объекта любви, важность отношений с ним именно из-за совершенно другого качества и содержания этой любви как привязанности (attachment) и слияния (симбиоза). Ференци был первым, кто попытался привлечь внимание Фрейда к нединамическому бессознательному, где отсутствует "воздух" триадных отношений - в этом и состоял их конфликт. Поэтому многие, называя Фрейда отцом психоанализа, называют Ференци матерью психоанализа.

Соответственно этому появились новые концепции, параметры, правила психоаналитической техники и сеттинга, расширился наш набор аналитических инструментов - о чем докладчик прекрасно нам изложил - чтобы лучше соответствовать потребностям более нарушенных пациентов, с логикой парадокса, а не конфликта. Сегодня мы в большей степени нацелены на заботу о РАЗНЫХ пациентах и обращаемся к психоаналитическим теориям и школам с таким вопросом: "Какой подход лучше поможет мне понять данного пациента и лучше помочь ему?". Если мы не видим доэдиповые формы переноса и контрпереноса, то это ведет к их отыгрыванию и повторению раннего детского травматизма, превращает аналитика в совратителя или насильника, а пациента - в жертву.

Формулировка главной ценности психоанализа как "чистого познания", "науки ради науки" является иллюзией, скрывающей удовольствие ребенка при открытии для себя сексуальной стороны жизни. В викторианскую эпоху Фрейда психоанализ был почти единственным легитимным способом познания своей сексуальности для "культурного человека". После сексуальной революции 20 века (в том числе - благодаря и самому психоанализу), теперешние наши пациенты приходят главным образом за терапевтической помощью, а не за сексуальным просвещением. Во взрослой жизни любое познание не мыслимо без практической пользы, вытекающей из него. Как дешевые цифры-деньги стали практичнее и актуальнее дорогого золота, так и терапевтический, клинический аспект современного психоанализа стал важнее чисто научно-наблюдательного. И стимулом для появления новых теорий в психоанализе стало стремление к более эффективной терапевтической помощи нашим пациентам.

За свою историю психоанализ преодолел разные иллюзии: всемогущественного "всезнания" психики, возможности "полного анализа" и полного разрешения своих проблем, т.д. Мы уже не боимся осознания того, что чем больше наша сфера знания, тем больше точек соприкосновения с непознанными сферами. Внушает оптимизм тот факт, что постепенно мы сможем все больше смотреть на разнообразие аналитических школ и теорий как на возможность пополнения наших познаний человеческой психики, что поможет нам лучше помогать нашим пациентам.

В связи с этим постепенно меняются взгляды на психоаналитический тренинг, требования к которому постоянно возрастают, как вы знаете. Многие считают, что действующая со времен Фрейда и поныне тройная модель в виде:

• личного анализа,
• пролонгированных супервизий,
• теоретического обучения

- уже недостаточна. В разных странах во многих психоаналитических институтах уже добавляются такие формы обучения, как:

• наблюдение за младенцами,
• групп-анализ,
• курация тяжелых психотических больных в условиях поддерживающей среды.

Не исключено, что когда-то в будущем эти новые компоненты тренинга станут обязательными и во всей Международной психоаналитической ассоциации (МПА).

Сегодняшний психоанализ все больше сближается с психоаналитической психотерапией, так же потому, что трудно говорить о "чистом психоанализе" при работе с тяжелыми больными и со многими дополнительными параметрами психоаналитической техники, сеттинга, учета окружающей обстановки.

Более того, понятие психоаналитической психотерапии оказалось очень запутанным: а) и менее интенсивную аналитическую работу 1-2 раза в неделю мы называем психоаналитической психотерапией; б) и более интенсивный "психоанализ с параметрами", например 5-7 раз в неделю, сидя лицом к лицу, мы тоже скорее называем психоаналитической психотерапией, чем психоанализом.

Еще надо добавить, что под "медью" Фрейд подразумевал не сегодняшнюю психоаналитическую психотерапию, а преобладавшую в его годы директивную, гипно-суггестивную, рациональную, и т.п., психотерапию. А сегодня мы говорим о психоаналитической психотерапии, которая, как и психоанализ, строится на переносно-контрпереносных отношениях, имеет сходный сеттинг, теорию, треннинг специалистов, и многое другое, но занимается не только триадным конфликтом, а и всеми другими проблемами пациентов.

Название - не самоцель. Гораздо важнее, что сейчас мы имеем массу новых возможностей в помощи пациентам практически всех видов психопатологии. Под словами "лечение" и "терапия" я подразумеваю всё разнообразие прогрессивных изменений в пациенте, формулируемыми разными авторами в разных терминах, о чем говорилось в докладе. Если вы обратите внимание, многие авторы все чаще называют свои работы "психоаналитическая психотерапия", наряду с названием "психоанализ", в том числе, книги упомянутого в докладе Отто Кернберга. Как человеческая цивилизация выросла из периода поклонения Золотому тельцу, так и наши пациенты «выросли» из очарования психоанализом как способом сексуального просвещения.

Вряд ли Фрейд мог предвидеть такой путь развития своего учения. Все великие творения становятся больше своих создателей и начинают жить своей жизнью. По этому поводу вспоминаются слова русского поэта Тютчева:

«Нам не дано предугадать, 
как наше слово отзовется. 
Но нам сочувствие дается, 
как нам дается благодать».