С Ольгой у нас было две встречи. Первое, что всплывает из памяти, когда я думаю о ней: как бережно и нежно она держала на руках своего сынишку, как укачивала его, ласково гладила. В семью Ольги трагедия пришла неожиданно, да и можно ли подготовиться к такому горю. В девять месяцев Костя был шустрым мальчиком, он хорошо развивался и уже ходил. Рождение Кости было радостным событием для всей семьи. После свадьбы Ольга с мужем мечтали о большой семьей, с кучей ребятишек. Родители молодоженов тоже с нетерпением ждали внуков. Но в 9 месяцев Костя неожиданно заболел. Последствия болезни оказались катастрофическими, были утрачены все функции, как будто не было девяти месяцев роста и развития, он как будто снова стал младенцем.

Мы познакомились с Ольгой в первый день ее пребывания в отделении. Когда мы встретились через неделю, она уже хорошо освоилась, познакомилась с соседками, наладила с ними хорошие отношения. Я замечала во время беседы, что как будто нет особых психологических задач, в решении которых я могла бы быть полезной для клиентки. Очень разумно Оля говорила: «я понимаю, что Костя не будет полностью здоровым, но я надеюсь, что в ходе реабилитации какие-то его функции восстановятся». Казалось бы о такой клиенте можно только мечтать. Выглядело так, что Оля принимает ситуацию, что она смирилась с ней и учится как-то обходиться.
           Как часто на предложение психолога пройтись погулять, отдохнуть, мама отвечает, что никак не может оставить своего ребенка. Ольга же обращалась за помощью к соседям, оставляла сына под их присмотром и находила возможность прогуляться, восстановиться. Для меня это было подтверждением того, что клиентка осознает важность заботы о себе.
Безусловно, в первую нашу встречу я пыталась исследовать состояние Ольги, чтобы понять чем наше общение может быть для нее полезно. Мы слышали не раз от наставников супервизоров, что иногда достаточно контейнирования, просто принятия с нашей стороны, чтобы помочь клиенту. Но в общении с Ольгой мне как будто и контейнировать нечего, как если бы я встретила историю про  хороший исход работы горя. И какой же была для меня удивительной моя реакция, когда после работы с клиенткой я вернулась в рабочий кабинет для групповой супервизии. На меня нахлынула лавина чувств: печаль, грусть, тоска, чувство необратимой потери. Я поразилась не только силе контепереноса, но его отсрочке. Как будто, пока я была в контакте с клиенткой, я не могла быть в контакте с контрпереносными чувствами.  В ходе группового обсуждения с супервизором и коллегами я стала припоминать детали встречи, которые я заметила во время встречи, но не смогла осознать в моменте. Речь во многом пойдет о соматическом контрепереносе. Я припомнила как Оля держала на руках сына, она сидела с мягкой округлой спиной, ее тело подстраивалось под изменение формы тела мальчика, под его ритм. Но в моменты, когда у Кости были спазмические сокращения мышц, одно из неприятных последствий болезни, Оля замирала, практически переставала дышать, на вдохе ее плечи поднимались наверх, грудная клетка сворачивалась как бы внутрь. И ее поза из заземленной становилась стремящейся наверх и вместе с тем зажатой, как будто она резко теряла опору и ей пришлось застыть, чтобы не потерять баланс. Когда я присоединялась к этой ее позе, зеркаля, я уловила застывшую тревогу, ужас. Тело терапевта, может стать источником информации о том, что происходит с клиентом. Прислушиваясь к тем ощущения в теле, которые появлялись у меня во время коммуникации, я получила доступ к чувствам, которые сопровождают эти ощущения. В рамках доклада сложно рассказать подробно как действует этот механизм. Если очень кратко, то суть в том, что есть базовые аффекты, которые сопровождаются рядом определенных телесных ощущений и когда мы можем отследить свои ощущения, нам открывается доступ к эмоциональному переживанию. Собственно, так действует механизм эмпатии. А в основе соматического контрпереноса лежит кинестетическая эмпатия. Когда терапевт буквально телом «вживается» в опыт клиента.
           И вот еще важный момент, который стал разъясняться по ходу супервизии. Когда клиентка рассказывала о своей работе, она описала одну ситуацию. До декрета Оля работала инспектором ГИБДД и в ее служебные обязанности входило выезжать на ситуацию ДТП и вести протокол. Так вот она припомнила как однажды она приехала на место страшной аварии, в результате, которой один из водителей погиб. На место аварии приехала его жена. Оля описывала как страдала эта женщина, как кричала, как громко плакала, как безутешно было ее горе. Этот рассказ помог мне понять как велико горе клиентки, а так же понять, что ей сложно иметь дело с этим напрямую. И если в начале заполняя отчет я думала, что клиентка находится  на стадии конструктивной сделки и, возможно, даже частичного принятия. То после группового обсуждения, когда мы обсудили все детали разговора и я отчетливо вспомнила свою телесную реакцию, чувства и ощущения, которые рождались в реакции на клиентку, стало понятно, что речь об отрицании. Было бы полезно сослаться на главу Волкан, где приводится пример осложненного горевания как следствие отрицания эмоций. То есть само событие осознается с человеком. Что и смутило меня в разговоре с Ольгой. Этот сильный диссонанс. Она рассказывала подробно о том как заболел мальчик, она осознавала, что к Косте не вернется здоровье полностью и что он не будет уже таким как прежде. Когда я вспоминала ее рассказ, я ужасалась самой ситуации, ведь это действительно страшная потеря: был здоровый ребенок, он долгожданный любимый, смышленый развитой малыш, у родителей планы на будущее, мечта родить еще детей и вдруг, вот так внезапно, Болезнь становится угрозой для жизни ребенка. Это катастрофическое переживание для родителей! Как та дорожная катастрофа, свидетелем которой стала Ольга на службе. То, что моя реакция была отложенной, что я не почувствовала эмоций во время общения с Ольгой, явилось для меня подтверждением того, что ей невозможно быть в контакте со своими чувствами напрямую.   Действительно напоминает случай мистера А., описанный Вамиком Волканом. Мистер А. приходит навещать своего тяжело больного ребенка и врачи поражаются тому, что он не проявляет ни печали, ни грусти, а держится в хорошем настроении. К сожалению, с Ольгой у нас было только две встречи и мне сложно сказать насколько ее настроение, которое я наблюдала на сессии, типично. Возможно, она сдержанна по натуре и проявлять свои эмоции для нее не свойственно. Но все же, когда случается ситуация, выходящая из рамок обыденности, на нее невозможно не реагировать.
После нашей первой встречи я мысленно много раз возвращалась к разговору с Ольгой. Меня очень трогала история ее сына. Я много грустила о мальчике, которого видела всего лишь раз.  Я живо представляла себе каким он был до болезни. Я думаю, это был симпатичный веселый малыш, который приносил много радости всей семье. Я злилась, думая о такой несправедливости, как ребенок, который внезапно заболел, потерял возможность бегать, прыгать, играть - быть как другие дети…Мне было тревожно за его дальнейшую судьбу, поможет ли реабилитация, подберут ли врачи подходящую схему, сможет ли Костя снова ходить, есть самостоятельно, научится ли хоть немного говорить, сможет ли он снова смеяться и играть.  Мне стало понятно, что это сильный контрперенос. Как будто мама не может горевать, проживать свою печаль и тревогу, оплакивать утрату образа здорового ребенка и «помещает» это в терапевта.
           К нашей второй встрече я тщательно готовилась. Я думала о том, как можно помочь Ольге быть в большем контакте с чувствами. В тот раз она говорила о серьезных физических нагрузках, которым подвергаются  курсанты Полицейской Академии, в которой она училась. «Бывает бежишь, бежишь, так долго, что мышцы немеют от напряжения и дальше двигаться невозможно» - запомнилась мне ее фраза. Мне показалось хорошей идей обратиться к этой метафоре и объяснить Оле, что с психикой может произойти такой же коллапс. Ведь сколько энергии уходит на то, чтобы сдерживать переживания! В нашу вторую встречу Ольга была по-прежнему приветлива, доброжелательна, но мне было сложно выстраивать с ней диалог, я замечала много напряжения в своем теле, у меня было затрудненное дыхание, неудобная поза, но почему-то мне было сложно ее сменить. И тогда я решила прислушаться к своей соматической реакции. Внутри это переживание было очень похоже на реакцию замирания. Я поняла, что мне сейчас очень важно вернуть себе поток дыхания. С дыханием вернулись и чувства. Я вспомнила как на первой встрече Оля рассказывала о том как Костя попал в реанимацию. Опасность была высока. Неделю малыш лежал в отделении и родителей к нему не пускали. Его жизнь висела на волоске и врачи не могли дать никаких гарантий. За эту неделю Оля ни разу не позвонила сама в больницу, звонил ее муж. Это тоже очень похоже на замирание, как будто она застыла, страх и тревога так парализовали, что действовать невозможно.  Во время второй встречи я слушала Олю  и у меня появился образ, как будто она застыла тогда, когда на нее обрушилось горе, замерла в максимальном напряжении и не может выдохнуть, не может дать чувствам выход. По мере нашей беседы я замечала как во мне раздражение превращается в настоящую злость, близкую к ярости. Этот яркий контрперенос помог мне понять отщепленные чувства клиентки. Интересно еще как контрперенос проявляется в ощущении бессилия: после сессии я почувствовала себя совершенно бесполезной, бессильной, невозможной что-либо сделать, хоть что-нибудь изменить. Мне кажется, что кроме личной истории, с которой терапевты в такого рода работе встречаются очень часто, это еще много говорит о клиентке - о том, как Ольге сложно пережить свое бессилие, невозможность что-то изменить. А любовь Оли к диснеевским фильмам, о которой она мне рассказала во время первой консультации, дополняет эту картину. Как будто ей нужно символическое сказочное пространство, где чудеса возможны, где можно повернуть время вспять, где можно больного ребенка превратить в здорового.
           Я много думала о том как могла бы продолжаться работа с Ольгой. Да, обсуждение в супервизорской группе подтвердили мои гипотезы относительно состояния клиентки, но как я могла бы сделать видимыми ее чувства, как могла бы привнести их в консультирование, какая форма была бы уместной и эффективной. Так как в своей работе я опираюсь на метод танцевально-двигательной терапии, я обдумывала какие инструменты я могу использовать в этой работе. Возможно, Ольге нужно символическое пространство (потребность, в котором она удовлетворяет просмотром сказочных фильмов), для того, чтобы встретиться с чувствами… Опираясь на свой соматический контрперенос, я могла бы спрашивать у Ольги про ее ощущения и образы, которые приходят вместе с ними. Быть может, язык эмоций сейчас вызывает у нее слишком много тревоги, ведь называя чувства, пришлось бы признать всю глубину страданий от потери. Готова ли она была встретиться с этой глубиной? Я думаю, что ключиком к ощущениям могло бы быть обращение к дыханию, особенно в те моменты, когда Оля гладила сына и замирала. Может быть, мои вопросы по поводу ее ощущений, помогли бы ей быть в большем контакте с собой. Часто прокладывая мостик между ощущениям и образами/мыслями, мы постепенно открываем пространство чувств. Я предполагаю, что с Ольгой был бы хорошим именно такой способ выстраивания коммуникации. И потом через описание своих ощущения, она могла бы хоть как-то выразить свое внутреннее состояние…
           Это была непростая работа для меня. Но я испытываю много благодарности Ольге, за тот внутренний алхимический процесс, через который я прошла, общаясь с ней. Как будто через эту историю я прикоснулась к своим очень глубинным экзистенциальным вещам. Для меня это был процесс принятия своих ограничений. Поразительно как он схож с процессом горевания утраты. От отрицания мы двигаемся к принятию и смирению. Похоже, только честно отказываясь от своей фантазии о всемогуществе, мы можем прийти к принятию своей человеческой природы. Да, я осталась с вопросом, насколько эффективна я была в этом общении; конечно, мне хотелось бы, чтобы моя работа была полезной для клиента. Но порой все, что нам  остается - быть с неизвестностью, выдерживать ее и продолжать делать честно свою работу, находя возможность встречать в своем контрпереносе всю гамму чувств.